«Заметит, как же! Рассосется, как же!» – сумрачно подумала Стю, глядя, как Нюта, с полыхающими щеками (она всегда краснела, говоря о нем), сидит, уставившись остекленелыми глазами в стенку. На которой, очевидно, видит счастливые картины своей будущей жизни с Олегом Рэдом. Или несчастливые картины будущей жизни без него.

Но вслух говорить ничего не стала.

Глава 2

Там, где меняют тела и души

Обычно время перед каникулами тянется, словно жвачка. Сидишь, бывало, у окна, жмуришься от солнца, которое просачивается через занавески и нагревает парту. В приоткрытую форточку врывается сладкий запах молодых листьев. Учительница бубнит у доски. Слова ее проплывают сквозь голову легко, как бумажные кораблики, не оставляя в мозгу ни малейшей ряби. Даже непонятно, какой сейчас урок – инглиш, физика, математика? Да и какая разница! Главное, чтоб побыстрее кончился.

А на поляне перед школой визжат малыши, и полно одуванчиков, от которых остается на пальцах желтая пыльца.

И наступают белые, северные ночи, когда можно гулять до часу, а до трех читать книжку, не включая света.

Вот так сидишь, мечтая, а учебный год все не кончается, не кончается, не кончается… И невольно начинаешь считать дни, заглядывать в календарь, томясь из последних сил. Скорей бы уж июнь…

Но в этот раз Нюта не торопила приближающееся лето. В тетрадках на последней странице, на полях, а то и на задней обложке она теперь задумчиво чертила замысловатые вензеля, где переплеталась буква Р с буквой О. Стю хмыкала. Тоже мне, загадка – таинственный О-Р! Нюта, не замечая подколов, пририсовывала к буквам фантастических зверей, переплетала их неведомыми травами, а иногда… Иногда даже набрасывала знакомое лицо, которое тут же, впрочем, торопливо заштриховывала летящими косыми линиями. Дожди, мол, у меня сегодня в тетради, дожжжжди…

Так и бродила бы Нюта по коридорам, вздыхала, шарахалась, страдала, разрисовывала тетрадки дождями и ждала какого-нибудь потрясающего чуда (однажды, в студеную зимнюю пору он из лесу выйдет…).

Как вдруг – бабах! – нате вам, каникулы! Как метеорит на голову! Действительно, кто же ждет наступления лета, 31-го, допустим, мая. Просыпаешься утром, а уже 1 июня, так внезапно, что просто ужас! И в школу идти не надо! А как же вздохи, коридоры, случайные встречи? Дожжжди, наконец, на полях тетрадок?

Только-только Нюта осознала весь наступивший ужас, как грянула новая беда – Олег Рэд укатил из города на все лето. Сначала на месяц к бабушке, в деревню, возделывать картофельные грядки, а потом собрался и вовсе за тридевять земель – на далекую Украину, в Киев, к каким-то родственникам.

И город для Нюты умер. И лето умерло. И навалилась на нее тоска. А кто не затоскует, скитаясь по кладбищу собственных воспоминаний, с трепетом оживляя в памяти – вот тут он вывернул из-за угла, а тут, на заросшем стадионе, гонял с парнями в футбол, а здесь однажды вечером играл на гитаре, и весь двор сбежался его послушать, и я в задних рядах…

Впрочем, надолго этого не хватило.

Нет, первый месяц было терпимо. Во-первых – воспоминания. Во-вторых – огород. Картошка, клубника. То поливай, то окучивай, то сорняки дери. У нас в городе, кстати, почти у всех огороды есть. Родители на работе, а на огородах кто? Подростки, конечно, да пенсионеры. И пашут, пашут…

Нюта рыхлила землю, таскала полные ведра из озера в ржавую бочку для полива, а сама думала-думала, мечтала-мечтала…

От мечтаний становилось сладко, как будто не воздухом дышишь, а медовым сиропом. Словно Олег окучивал грядки не за 50 километров отсюда у бабки, а на другом конце картофельного поля. И посередине они должны были непременно встретиться. Нюта представляла – поднимает глаза, а он бежит навстречу. Солнце подсвечивает сзади, золотит кожу, заставляет волосы вспыхивать огненным ореолом. Он смеется, а в руках у него тяпка… ой, нет! – в руках у него – огромный букет красных роз. Он подходит и кидает розы вверх, они падают к ее ногам… А он…

Тут Нюта торопливо терла глаза испачканной в земле ладошкой, стараясь отогнать прекрасное видение, и принималась снова ковырять тяпкой грядки.

В июле главные огородные работы закончились. Дожди щедро поливали землю, оставалось только пропалывать да ждать урожая.

Воспоминания у Нюты тоже кончились. Стерлись и потускнели от частого употребления. А представлять сиюминутную жизнь любимого ей не хотелось. Он-то небось валяется сейчас на берегу широкой теплой реки, играет в пляжный волейбол с загорелыми девчонками, пробует мороженое в кафе, сидит в кинотеатре или рубится в компьютерные игры… Бродит по неведомому теплому Киеву, развлекается, смеется.

«В любом случае, ему там интереснее, чем тут, – вздыхала Нюта, шагая по длинной пыльной улице Ленина на дачу. – И вряд ли он вообще обо мне помнит».

На даче Нюта вешала гамак под яблонями, читала до одури или просто глядела, как качаются над головой яблоневые ветки и мелькает между ними синее-синее небо. Нет в нашем провинциальном городке с поэтичным названием Долгий Берег ни широкой реки, ни кинотеатра, ни даже кафе-мороженого. Только холодное серебряное озеро, огороды с картошкой да единственный ночной клуб «Кирпич». Впрочем, туда школьников все равно не пускают.

Поэтому Нюта смотрела в синее небо (на которое, может, и Олег Рэд порой кидал мимолетный взгляд в своем прекрасном Киеве) и терпеливо ждала осени.

Но тут из летнего лагеря нагрянула Стю. В опустевшем городе (у-у, все поразъехались!) ей немедленно сделалось скучно, и она каждый день пропадала у подруги на даче. Если скучать вместе, то это уже гораздо веселее. К тому же Нюте требовался собеседник. Говорить она могла только об одном. А именно – о единственном и неповторимом Олеге. Любой разговор быстро сворачивал к вопросу: «Стю, как думаешь, нравится ли ему…»

И подруги принимались размышлять, нравится ли ему клубника, вечерняя рыбалка. А еще – ловил ли он в детстве бабочек руками, читал ли «Властелина Колец», любит ли сдувать на ветру одуванчики и купаться в холодной воде.

Со вкусом обсудив эти важные вещи, Нюта переходила к внешности Олега. Выяснялось, что у него глаза каштановые, похожие по цвету на крепко заваренный чай, длинные ресницы, золотистая кожа, а на затылке темные завитки волос. Завитки эти Нюту просто гипнотизировали. Стю мычала согласно, многозначительно возводила глаза к небу, роняла – «угу», «ага» «хмм», а лучшая подруга самозабвенно перечисляла снова и снова – «глаза, ресницы, золотистая кожа, завитки на затылке, завитки…» И кончалось все жалобным вздохом: «О-ох, скорее бы осень!»

Но однажды Стю, устроившись под яблоней на коврике, спросила:

– Собственно, а что ты будешь делать осенью?

Нюта растерялась. Вся ее жизнь сводилась пока к великой цели – дожить до этой самой осени. Дожить и увидеть его. Увидеть его и… действительно, что? Умереть? Позвольте, позвольте… Хочется еще немного пожить. Да и с чего умирать-то осенью, когда Олег вернется? Следуя логике, нужно умирать сейчас, пока его нет.

– Ну… – протянула она, – осенью я снова смогу его видеть…

– Опять будешь шарахаться от него в школе?

– А что? – Нюта привычно покраснела. – Мне от него ничего не надо. Я его просто люблю…

– Ой, так уж и не надо? – Стю прищурилась и глянула на подругу. Словно зеленый лазерный луч. Пронзительно.

И Нюта, пронзенная до глубины души, про себя честно ответила – надо! Ой, как много надо! А самое-самое главное – надо, чтобы он бежал навстречу с букетом красных роз. А потом…

Но вслух ничего не сказала.

Впрочем, Стю отличалась догадливостью.

– Так-так, – протянула она, – мечты, мечты… Небось ждешь, что он прискачет на белом коне. С букетом красных роз (тут Нюта покраснела еще сильнее). Эдак ты вообще зачахнешь, раба любви. Причем у меня под носом. А я все-таки твоя лучшая подруга. Поэтому предлагаю переходить от вздохов к действиям.